Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну) - Овсяный Игорь Дмитриевич
– Знаете ли вы, что Муссолини не соберет и дюжины бананов на той территории, которую я уступил ему в Сахаре и близ Джибути? – отшучивался Лаваль. – Зато теперь Италия вместо Франции должна будет содержать там полицейских. Главное же, Муссолини перестанет поддерживать Германию в вопросе вооружений. В сделке с ним я оставил ему свою рубашку, а увез его рубашку вместе с запонками!
Шутки Лаваля, разумеется, не могли успокоить тех, кто желал знать правду. Ставшие известными некоторые подробности визита в Рим еще более усугубили подозрения. Франко-итальянские переговоры начались утром 6 января. В первой половине дня была согласована позиция сторон по австрийскому вопросу. Когда перешли к главной и самой трудной проблеме – Африке, дело застопорилось. Вечером во французском посольстве, занимавшем «палаццо Фарнезе» – роскошный дворец эпохи Возрождения, Лаваль устроил прием в честь «дуче». В 11 часов Лаваль и Муссолини уединились для переговоров с глазу на глаз. «Все в порядке», – заявил, улыбаясь, Лаваль одному из французских журналистов, когда уже за полночь вернулся к гостям. Действительно, на следующий день были подписаны общая декларация и соглашения по остальным вопросам, являвшимся предметом переговоров. Не во время ли этой встречи два ренегата от социализма совершили тайную сделку за счет Эфиопии?
В публичных выступлениях Лаваль пытался реабилитировать себя и несколько раз отвергал предъявлявшиеся ему обвинения. Но он признавал, что предоставил Муссолини полную свободу для «мирного» проникновения в Эфиопию.
Интересная деталь содержится в мемуарах бывшего советника французского посольства в Риме Ж. Блонде-ля. Он участвовал в переговорах.
«С точки зрения Муссолини, это соглашение, которое предоставляло ему свободу деятельности в Абиссинии, являлось первым шагом к ее завоеванию. Он начал его в октябре (1935 г. – Лег.). И когда в конце года Л аваль в личном письме, которое доставил один из сотрудников его секретариата и копия которого находилась в посольстве, попытался получить от январского собеседника письменное свидетельство о своей непричастности к итальянской агрессии, Муссолини уклонился. Более того, он напомнил Лавалю одно неудачное выражение, которое последний не отрицал, но смысл которого оспаривал: „Теперь вы имеете свободу рук“. Что касается меня, – продолжал Блондель, – то, читая эту переписку, я полагал, что оба собеседника во время разговора с глазу на глаз во дворце Фарнезе попросту намеренно уклонились от уточнения устраивавшего их экивока» [43].
Три с лишним десятилетия, прошедшие со времени описываемых событий, окончательно сняли покров тайны. Предъявлявшиеся демократической общественностью обвинения Лавалю были справедливыми и теперь доказаны документально. Политика «умиротворения» Италии означала прямое поощрение фашистской агрессии.
Сговор с Лавалем придал Муссолини храбрость. «Нация, для того чтобы оставаться здоровой, должна воевать каждые двадцать пять лет», – заявил он вскоре своему заместителю по министерству иностранных дел Сувичу. В день подписания франко-итальянского соглашения Де Боно был направлен в Эритрею для подготовки военных операций против Эфиопии с севера. Освободившийся портфель министра колоний Муссолини взял себе. В феврале Италия начала переброску в африканские владения двух дивизий (30000 человек) и 10000 рабочих «для строительства дорог». 27 февраля ее правительство заявило, что готово к «любой неожиданности». Тем временем генеральный штаб уточнял планы вторжения, предусматривая открытие операций в сентябре.
Сосредоточив в своих руках подготовку к агрессии [44], Муссолини не мог не учитывать, что решающее значение для исхода затеваемой авантюры имела позиция Англии. Стоило ей перекрыть Суэцкий канал, как итальянские войска в Африке оказались бы отрезанными от своей основной базы на расстоянии 3,5—4 тыс. км.
29 января Леонардо Витетти, советник итальянского посольства в Лондоне, нанес «неофициальный» визит в Форин оффис. Он сообщил о секретном соглашении Лаваля и Муссолини, а также довел до сведения желание Италии согласовать с Англией интересы двух государств в Эфиопии. «Этот шаг являлся вежливым намеком, так он и был воспринят, что, если Италии будет предоставлена свобода рук, английские интересы не будут затронуты», – пишет А. Киркпатрик, видный английский дипломат, в своем исследовании, посвященном Муссолини.
Англия не спешила с ответом. Разумеется, укрепление позиций Италии в районе Красного моря создавало угрозу имперским коммуникациям. Кроме того, Лондон беспокоила судьба находившегося в Эфиопии озера Тана. На его дне лежали ключи от Нила, питавшего своими водами Египет, а тот своими соками питал британский империализм. Казалось, это должно было заставить Англию решительно пресечь итальянские поползновения в Восточной Африке.
В кругу близких людей Саймон высказывал, однако, совершенно иные опасения: если Англия помешает Муссолини захватить Эфиопию, то режим «дуче» падет, и Италия окажется во власти «большевиков». Не в силу ли подобных соображений специальная комиссия, созданная британским правительством для «изучения» вопроса, сделала вывод: у Англии нет в Абиссинии или в соседних с нею странах жизненных интересов, которые заставили бы ее оказать сопротивление завоеванию Абиссинии Италией.
Немалое значение имело и другое соображение. Как раз в те дни британский министр иностранных дел разрабатывал новые варианты осуществления своей «идэ фикс» – «Пакта четырех». Поэтому дружба с «дуче» представлялась крайне необходимой. В феврале 1935 г. Саймон сообщил королю, что его главной заботой было занять в итало-эфиопском конфликте такую позицию, которая «не оказала бы неблагоприятного влияния на англо-итальянские отношения».
Учитывая политическую обстановку в самой Англии и настроения мировой общественности, проведение такого курса было для Саймона весьма рискованным. Можно было не только расстаться с креслом министра, но и погубить саму идею. Но трудность задачи не обескуражила главу Форин оффиса. Некоторое время он молчал – официального ответа в Рим так и не последовало. При первом подходящем случае, однако, Саймон сумел сделать свое молчание не менее красноречивым, чем намеки Лаваля. Такую возможность ему дала конференция в Стрезе.
В заключительной декларации содержалась лицемерная фраза о стремлении ее участников любыми доступными средствами «противодействовать всякому одностороннему отказу от мирных договоров, который преследовал бы цель поставить мир под угрозу».
– Мир в Европе, – предложил Муссолини.
Лаваль, представлявший на конференции Францию, улыбнулся. Макдональд и Саймон промолчали. Поправка была принята.
«Муссолини решил, в известном смысле не без основания, – пишет Черчилль в своих мемуарах, – что союзники молчаливо согласились с его заявлением и готовы предоставить ему свободу действий в отношении Абиссинии».
Позиция английского правительства явилась откровенным поощрением итальянской агрессии и способствовала возникновению нового очага мировой войны, на этот раз в Африке. Какую роль в эфиопской трагедии играли США? Кое-что об этом говорит «дипломатический дневник» госдепартамента.
17 декабря 1934 г. Ато Вольде Джиорджис, личный секретарь негуса, намекнул американскому советнику Колсону, что правительство рассматривает вопрос о возможности обратиться к США с просьбой о посредничестве. На следующий день осторожный дипломатический зондаж Эфиопии уже был известен государственному секретарю Хэллу. Следует заметить, что к тому времени досье госдепартамента о подготовке Италией агрессии против Эфиопии было уже весьма пухлым. Среди документов примечательна телеграмма Буллита из Москвы от 22 сентября 1934 г.
«Итальянский посол сообщил мне сегодня, – писал Буллит, – что, по его мнению, между Францией, и Италией достигнута договоренность в отношении Абиссинии. Он сказал, что Англия в прошлом году твердо обещала не вмешиваться в действия Италии в Абиссинии, независимо от их характера, и что Франция согласилась теперь занять такую же позицию. Я спросил его, означает ли это, что в ближайшее время начнутся военные действия? Он ответил: по его мнению, как только Абиссиния осознает, что никто на свете не окажет ей помощи, она быстро потеряет свое преувеличенное представление о независимости и согласится с обоснованными требованиями Италии, в результате чего не придется применять силу».
